Это замечательное стилистически выверенное письмо я написал одной девушку, когда он написала, что больше не может меня любить. Зачем почему, все покрыто мраком столетий. Письму 10 лет. Оно прекрасно ))))
"25 гадов обратна йа счастлива писал в самодельный советцкий
памперс и пуская шакаладные слуни йа был уверин шта папа с
мамой боги и они могут всио, и йа был счастлив.
8 гадов обратна йа сидел на хранитной набирижной Масквы рики и
плефал в нио, йа бил молот, красиф, обрасован, ф том нежнам
восразте йа счетал шта фсе паведал и фсе пачуйвствавал, мне
была глубако носрать на произсхаддящее в сране и ф мире цэлом,
йа был буддист ниибаца! Мой пратест был прост и филасафичен,
все покуй и фсем ваздатца за грехи ваши сцуки пазорныэ! Свабода
и брацтво! ВотЪ хлавное! Бабы перхоть устилаюсчая нащу дарогу к
нирвани! И был напыщено грустин, это прiдавло маиму облику
некартарайу возвышеннуйу значемость! (папробуй выпеть бутилку
вотки и сделай мудрое лицо, сфотай ето а потом посмотри на утро
на етот перфоманс, если ты тутже не пошлешь сибя нахуй, знаит
ты гений, вот так я и фыглдял) И канешна же был нисчастен.
Патом била лубофь! Страсная и всипаклащаюисчая сртасть! Йа иое
очинь лубилЪ, йа дарил йэй цвиты, клал (цвиты ф смисле) на
падушку и плакалЪ горкими теплыми слизами счастЪя глядя на нио
спясчую, вот оно ЧуЙство, ват раде чиго нато жисть прожисть.
Друзья пашли в песду, патаму, чта ни разделяли всгляты на маю
стратсь, и йа их паслал тудой, в обчим "Галупая Лакуна". И йа
думал лубофь ета всио! И йа был нисчастен патаму шта жисть
каратка а лубофь вечна!
Пал-гота ми думали, што нам харашо (или йа пал гота так
мыслел), мы даше гафарили о литиратуре, о Пушкене и Тургенефе,
йа сматрел на нио как на багину, и мы ибались па начам в нашей
краватке и именавали эту еплю "занимаца лубовую", чирез пару
мисяцев ана стала прихадить дамой посже, а патам по вичерам у
наз паявились друзя, малчишки и ани зажыгали так, что йа курил
в углу на тахтушке по вечерам, моя лубовь была такая красифая и
так пела, прафда миня ето заябыфало, но как ее пирибить, йа
стал чуйствовать себя как Ихтеандр в бочке, в сваей канурке
патом ана постлала миня накуй и йа пошел по этой скользкой
трапинке вывадясчей в нигде, но тут маи карифаны подшли ка мне
и скасали чта ани миня лубят и зла ни помнят, заибись сказал
йа! И прасветелел, а када вышил из-зи запоя, йа счастливо стуча
копытом в стену думал, шта друзя - это заибись! И йа был
несчастен патаму чта не цинил етого ранче!
Чирес год мой лучший друк, Вокфчик, катораго по нидаразуменийу
насыфали Вова, прадал миня за палпончика в минтовку, наибенил
заяфление на 10 страниц, хде красочна (сука) опесал маи подвиги
в качестве куриера дилавой кариспанденции (бил такой пазорный
мамент ф маей жисни), а па савмистительстфу курьера ПАВ
(психечиски - актевных висчеств) в прастаречии ганджубаса или
дудок или травы или дури, каторые он мине же перидавал, кароче,
я имел все замичательныи шанцы загриметь в турьму на преличный
срак, а по выхаду из славного пеницитарного завидения йа мог
устраиться максемум дфорником. И када мне допрые саседи па
камире предлагали два варианта виселага времяправашденийа, или
сасать хуй или расдолбить мне попу, йа купил на последнийэ
денки свонок другу!, Мой друк дал мни денек, мноко дениг, и йа
дал их минтам, а ани дали мне по почкам и отпустили (нет ни в питушарню) на
свабоду, а добрый мент падарил мне Вокфчикино заифление
(напесанное с 120 храматическими ашипками), и заифления маих
снакомых, которые почти фсе сливали миня как каку в унетаз. И
тагда я фнофь вернулса к мысли шта папа и мама ето
иденственнойэ што у миня езть. Надо ли гаварить шта я был
счастлеф."
"25 гадов обратна йа счастлива писал в самодельный советцкий
памперс и пуская шакаладные слуни йа был уверин шта папа с
мамой боги и они могут всио, и йа был счастлив.
8 гадов обратна йа сидел на хранитной набирижной Масквы рики и
плефал в нио, йа бил молот, красиф, обрасован, ф том нежнам
восразте йа счетал шта фсе паведал и фсе пачуйвствавал, мне
была глубако носрать на произсхаддящее в сране и ф мире цэлом,
йа был буддист ниибаца! Мой пратест был прост и филасафичен,
все покуй и фсем ваздатца за грехи ваши сцуки пазорныэ! Свабода
и брацтво! ВотЪ хлавное! Бабы перхоть устилаюсчая нащу дарогу к
нирвани! И был напыщено грустин, это прiдавло маиму облику
некартарайу возвышеннуйу значемость! (папробуй выпеть бутилку
вотки и сделай мудрое лицо, сфотай ето а потом посмотри на утро
на етот перфоманс, если ты тутже не пошлешь сибя нахуй, знаит
ты гений, вот так я и фыглдял) И канешна же был нисчастен.
Патом била лубофь! Страсная и всипаклащаюисчая сртасть! Йа иое
очинь лубилЪ, йа дарил йэй цвиты, клал (цвиты ф смисле) на
падушку и плакалЪ горкими теплыми слизами счастЪя глядя на нио
спясчую, вот оно ЧуЙство, ват раде чиго нато жисть прожисть.
Друзья пашли в песду, патаму, чта ни разделяли всгляты на маю
стратсь, и йа их паслал тудой, в обчим "Галупая Лакуна". И йа
думал лубофь ета всио! И йа был нисчастен патаму шта жисть
каратка а лубофь вечна!
Пал-гота ми думали, што нам харашо (или йа пал гота так
мыслел), мы даше гафарили о литиратуре, о Пушкене и Тургенефе,
йа сматрел на нио как на багину, и мы ибались па начам в нашей
краватке и именавали эту еплю "занимаца лубовую", чирез пару
мисяцев ана стала прихадить дамой посже, а патам по вичерам у
наз паявились друзя, малчишки и ани зажыгали так, что йа курил
в углу на тахтушке по вечерам, моя лубовь была такая красифая и
так пела, прафда миня ето заябыфало, но как ее пирибить, йа
стал чуйствовать себя как Ихтеандр в бочке, в сваей канурке
патом ана постлала миня накуй и йа пошел по этой скользкой
трапинке вывадясчей в нигде, но тут маи карифаны подшли ка мне
и скасали чта ани миня лубят и зла ни помнят, заибись сказал
йа! И прасветелел, а када вышил из-зи запоя, йа счастливо стуча
копытом в стену думал, шта друзя - это заибись! И йа был
несчастен патаму чта не цинил етого ранче!
Чирес год мой лучший друк, Вокфчик, катораго по нидаразуменийу
насыфали Вова, прадал миня за палпончика в минтовку, наибенил
заяфление на 10 страниц, хде красочна (сука) опесал маи подвиги
в качестве куриера дилавой кариспанденции (бил такой пазорный
мамент ф маей жисни), а па савмистительстфу курьера ПАВ
(психечиски - актевных висчеств) в прастаречии ганджубаса или
дудок или травы или дури, каторые он мине же перидавал, кароче,
я имел все замичательныи шанцы загриметь в турьму на преличный
срак, а по выхаду из славного пеницитарного завидения йа мог
устраиться максемум дфорником. И када мне допрые саседи па
камире предлагали два варианта виселага времяправашденийа, или
сасать хуй или расдолбить мне попу, йа купил на последнийэ
денки свонок другу!, Мой друк дал мни денек, мноко дениг, и йа
дал их минтам, а ани дали мне по почкам и отпустили (нет ни в питушарню) на
свабоду, а добрый мент падарил мне Вокфчикино заифление
(напесанное с 120 храматическими ашипками), и заифления маих
снакомых, которые почти фсе сливали миня как каку в унетаз. И
тагда я фнофь вернулса к мысли шта папа и мама ето
иденственнойэ што у миня езть. Надо ли гаварить шта я был
счастлеф."